Крышшши...

…Осенью они мокрые, и очень скользкие, и на эту скользкую мокроту налипли жёлтые тополиные листья; осенью гулять по старым иркутским крышам – самый кайф, но и самое опасное время: поскользнешься, поедешь по склону вниз – и хорошо, если на самом краю задержит тебя хлипкое ограждение, или старый, проржавевший водоотводный желоб… Но – не бойся, тебе это уже не грозит: завхозы и коменданты проинструктированы, и управляющие компании уже позаботились о твоей безопасности: на чердачных люках навешены надёжные замки (ключ – в кв. 16, у Галины Васильевны, старшей по подъезду), да и в подъезд уже не просочишься просто так. Не гулять, одним словом, тебе по крышам вдоль Карла Маркса, не скользить по листьям, не пачкаться в чердачной пыли, не вспугнуть спящих голубей, не испытать Неизведанное… И мне, кстати, тоже. Но, в отличии от тебя, я хоть гулял, скользил, пачкался, вспугивал, Неизведанное испытывал… Хочешь, расскажу? Ну, читай…

В восьмидесятые всё было совсем по-другому. Примерно так было, как описал всё это анонимный автор очень популярного текста, который гуляет по Сети уже многие годы: «…мы приходили домой только поздно вечером, мы гуляли, где хотели – и взрослые не знали, где мы пропадаем… мы носились по окрестным дворам, играли на стройках и лазали по крышам… мы пили газировку за три копейки из одного, общего стакана, который стоял тут же – и не заражались никакими болезнями… как мы выжили?...»

Когда я впервые прочёл этот текст, в отличие от многих моих сверстников, я содрогнулся: действительно, как мы выжили?! Без шуток. Наши самодельные бомбочки были, мягко говоря, далеко не безобидными, а наше самодельное оружие – всевозможные самострелы на резинках – вполне могли выбить не только глаз, но и легко пробить височную кость… а наши опыты с карбидом, который мы добывали на стройках? – до сих пор встречаю в Центре двоих своих сверстников-бедолаг, которым этим карбидом сожгло пол-лица… А «Пять Минут Страха» в трансформаторной будке – помнишь? Это – когда электрики забудут эту будку закрыть, или когда какой-нибудь дворовой умелец откроет простенький замок ключом из велоаптечки – а потом орава восьми-девяти-десятилетних мальчишек запихивает кого-то из своей компании в эту самую трансформаторную будку, а потом снаружи держит дверь, а ещё потом разбегается… а ты стоишь внутри: темно, озоном пахнет, и Высоковольтное Электричество гудит… Страшно.

Встретил недавно одного друга-приятеля детских лет, и стали мы с ним вспоминать наше детство: «У нас с тобой ни айфонов, ни компьютеров не было, - кричит он, - но зато, у нас всё было настоящее: детство было настоящее, дружба была настоящая, и мороженое было настоящим!...» - а я смотрю на него, и продолжаю его мысль: «Ну да, ну да! И игры со Смертью тоже настоящими были…».

Как мы выжили, чёрт возьми?!...

Но мы же, вроде, по крышам собирались? Ну, значит, пошли, пройдёмся. Истории про покорение крыш гаражей и кладовок, думаю, опустим: нет в них ничего интересного. А самой моей первой крышей и самым первым чердаком были крыша и чердак соседнего деревянного дома-двухэтажки по Пионерскому переулку – вот об этом, наверное, стоит вспомнить…

В том деревянном двухэтажном доме когда-то жил Санька Москвитин, по прозвищу «Москва» - отчаянный хулиган и мастер на все руки: это он вооружал нас теми самыми самострелами, при одном воспоминании о которых мне до сих пор становится страшновато… Но – не о них речь: на крышу Сашкиного дома вела деревянная лестница – основательная когда-то, но к концу 70-х уже совсем гнилая. А ещё – достаточно пологая для того, чтобы по ней мог взобраться даже ребёнок. Вот мы и взбирались: сначала Сашка этот путь проторил, а следом за ним – и мы. Мы поднимались на крышу, влезали на чердак, где нас ждали самые настоящие Сокровища: был там и старый-престарый патефон (пройдёт немного времени, и подросший Санька починит его, и заставит играть), и старинная кофемолка, которая в те годы переселилась ко мне, да так с тех пор у меня и живёт, и какие-то ржавые связки ключей, и пачки дореволюционных открыток, и ещё целая куча всего-всего… Взобравшись же на крышу и подойдя ближе к краю, можно было рвать ягоды черёмухи – что мы и делали в своё удовольствие! Главное было – прежде, чем отправиться на крышу поедать черёмуху, сбегать до ближайшей колонки и набрать воды в пустую бутылку: есть черёмуху «на сухую» - сомнительное удовольствие…

Во дворе у Сашки жили собаки. Это были ничейные, приблудившиеся небольшие дворняги в количестве четырёх штук – помню, одну из них звали Шариха (понятно, что сначала эта Шариха была Шариком, но по мере определения её пола, имя подверглось некоторой трансформации), а другую – Служиха: эта коротенькая, толстенькая собачонка умела, присев на задние лапы, передними смешно «служить», выпрашивая угощение. И вот однажды… не помню уж, кто прибежал к нам с этим страшным известием – помню только, как все мы подскочили в песочнице, в которой только что ковырялись: на Пионерском переулке появилась бригада по отлову бродячих животных! Что делать? А делать что-то было нужно, и делать срочно: эти бездомные собачонки были нашими друзьями, и их нужно было спасать!

Вся стайка грелась на солнце тут же, подле нас, ничего не подозревая. И тут Санька-Москва кричит нам страшным шёпотом: «Хватаем их, и ко мне на чердак! Там и спрячем!»

Собаки, наверное, так и не поняли ничего… Ну, а мы – нам не нужно было повторять дважды: схватили наших четверолапых, и – через дыру в заборе, через узкий проход между кладовками – в Санькин двор! Потом – по лестнице, по лестнице, и – на чердак! И сидели там, наверное, часа два, а то и больше: боялись выдать своё место дислокации, а больше того – боялись, что заберут наших шарих-служих живодёры…

Но всё кончилось хорошо: нас никто не нашёл, никто не выдал, и наши собаки так и остались жить в Сашкиной ограде. Но это ещё не всё: Санька «официально прописал» их на своём чердаке – если помнишь, я уже говорил, что лестница на чердак была пологой – вот он и выдрессировал дворняжек забираться по ней, и спускаться. И прожили они там, на чердаке, ещё лет восемь или десять: забавно было наблюдать, как вся стая, гуськом, друг за дружкой, штурмует эту лестницу, или спускается по ней. Дом, в котором жил Сашка, в те годы отапливался ещё дровяными печами – и зимою собаки грелись возле дымоходных труб. Думаю, нигде больше в Иркутске (да и не только, наверное, в Иркутске) не было другой такой «чердачной» стаи…

…Но крыша и чердак Санькиного дома – это было что-то… что-то слишком уж простое, доступное: два этажа всего, пологая лестница – никакого экстрима, никакой романтики. Нам же хотелось новых высот, и новых крыш – и вот, летом 1981 года мы сначала проникли на крышу нашей родной «сталинки» на углу Киевской и Пионерского, а затем приступили и к изучению соседних крыш.  Кинотеатр «Хроника», ресторан «Арктика», Училище Искусств и Управление хлебо-булочной промышленности, что располагалось на улице Киевской,  магазин «Родник» - мы покорили все эти вершины. Иногда – проникнув в здание и поднявшись на чердак по внутренним лестницам, но чаще – по лестницам пожарным, или перебираясь с крыши какого-нибудь сарая на крышу пристройки, с пристройки – дальше, на соседнюю крышу, потом – ещё дальше, на крышу повыше, словно по ступенькам лестницы…

Мы проникали на чердаки и крыши кинотеатров «Гигант» и «Художественный»; забирались на крышу бывшей «польской» гостиницы «Центральное Деко» - это та самая старинная пятиэтажка на углу Сухэ-Батора и Карла Маркса, на первом этаже которой находится ювелирный магазин «Алмаз»; мы не оставили своим вниманием крышу расположенного напротив старинного трёхэтажного здания, на первом этаже которого в те годы располагались магазины «Мясо» и «Ткани».  Кто-то из мальчишек однажды пустил слух – как оказалось на поверку, конечно же, ложный – о том, что на чердаке Театра Музыкальной Комедии, под огромными зелёными куполами старого здания, лежат настоящие рыцарские доспехи и мечи…  Ну что ж, и чердаки, и крыши старой Музкомедии через несколько дней были обследованы самым тщательным образом: никаких древних лат там, правда, не оказалось – зато, оказалось, что театр охраняют  очень проворные сторожа, которые даже поймали кого-то из нашей компании, и с рук на руки сдали подъехавшим на вызов милиционерам.

Ты спрашиваешь, зачем это всё нам было надо, и ради чего черти носили нас по всем крышам вдоль улицы Большой, она же – Карла Маркса? Ну, что тебе ответить на это?... Даже и не знаю. А знаешь, кстати, почему мальчишек, иной раз, называют «щенками»? А всё потому же: мальчишки любопытны, как щенки, и везде-то им нужно залезть, и во всякой дряни выпачкаться, и всё обнюхать-потрогать, и на зуб попробовать. Вот потому и лезли мы на крыши и на чердаки, где летом жарко от раскалённого железа, где пахнет голубями и пылью, и ноги проваливаются в эту пыль, как в зыбучий песок: шагнёшь – и не видишь своего ботинка – а над тем местом, где он в пыль погрузился, висит маленькое серое облачко…

На чердаках нам попадались удивительные находки: пачки старых денег – «керенок», колчаковских, царских… Иногда нам попадались связки пожелтевших журналов и газет, иногда – какая-то старая-престарая мебель, а иногда кому-то из нас везло найти ржавый игольчатый четырёхгранный штык, или стреляные гильзы от винтовки Мосина. А один раз Мишка нашёл целый арсенал: тут тебе – и гильзы, и штык, и винтовочный замок – и, почему-то, здесь же нашлась и конская подкова: должно быть, тот бело- или красногвардеец, что отстреливался от неприятелей с чердака ресторана «Арктика», укрылся от них на этом чердаке вместе с боевым конём – других версий происхождения подковы у нас тогда не нашлось… И, кстати, на этом же чердаке отыскали мы очень странный предмет, назначения которого так и не смогли разгадать: больше всего он был похож на металлический памятник-«пирамидку», украшенную какими-то жестяными кружевами и цветами. Но, когда мы поставили так, как должен стоять памятник, оказалось, что он какой-то кривой, очень похожий на латинскую букву «S», которую кто-то пытался растянуть и распрямить, да так и бросил. Только потом, через много-много лет, я догадался, что «памятник» наш был коленом от водосточной трубы.

А в соседнем здании, с крышей которого крышу ресторана «Арктика» соединяли похожие на горизонтально брошенную лестницу сходни, мы обнаружили на чердаке какой-то странный люк. Вернее, крышку люка. И мы, конечно же, решили узнать, что там, под крышкой? И стали приподнимать её, и тут же узнали, что там, внизу, на втором этаже – дамская комната какого-то учреждения. Именно дамская, а не мужская: мы убедились в этом, едва заглянув вниз, чем сильно напугали какую-то сотрудницу этого учреждения, которую застали за… ну, понятно, одним словом. Сотрудница, увидев, как в потолке над её головой открывается какой-то таинственный люк, громко завизжала – а мы, конечно же, тут же захлопнули крышку люка, и бросились наутёк. И поскорее спустились с этой крыши, и спрятались во дворе ресторана «Арктика», за старыми полевыми кухнями, которые стояли в этом дворе, вероятно, на случай советско-китайской войны. И в этот раз нас никто не нашёл – а может быть, просто и не искали?... Не знаю.

Но если ты думаешь, что мы, такие-сякие, забирались на крыши только ради того, чтобы, открыв какой-нибудь чердачный люк, подглядывать за тётеньками в учрежденческих туалетах, то ты, скажу тебе прямо, очень плохо и совсем неправильно о нас думаешь. Здесь – другое: нас совсем не тётеньки интересовали. Ну, как бы тебе объяснить?... Вот представь: вот ты ходишь по одной и той же улице всю жизнь: сначала в школу, потом в институт, потом на работу, и с работы домой, и по магазинам, и ещё куда-то – и улица эта тебе уже знакома до мелочей, до каждой трещинки на асфальте, до каждой ручки на дверях магазина, до каждого крыльца, подъезда, фонарного столба. Уже представляешь? Ладно, тогда представляй дальше: вдруг, в один прекрасный день ты видишь эту исхоженную-переисхоженную улицу, но – совершенно по-другому. Совсем по-другому. Она вся знакома тебе – и, всё-таки, такой тебе не приходилось видеть её ни разу! И не только тебе: такой, вот именно такой, эту улицу до тебя никто не видел, и никто не увидит. Ну, или почти никто – разве что, какие-нибудь рабочие-кровельщики, или электрики, или телефонисты, которые по крышам провода свои тянут… Впрочем, им некогда уличными видами любоваться, им работать надо – так что, считай, что с этого ракурса до тебя эту улицу никто не видел. И после тебя тоже никто не увидит. Усекаешь?...

А как здорово было найти – ты не представляешь! – целый двор! Самый настоящий двор-колодец, о котором никто-никто не знает! Ну, или почто никто… Крошечный, метров двадцать, не больше, двор-колодец отыскался совсем неподалёку, между двумя старинными зданиями: в одном из них до сих пор располагается аптека №4, а в другом в те годы был овощной магазин и главный вход в кинотеатр «Хроника». Да нет же, это не двор «Хроники», про который я и без тебя знаю! – это совсем крошечный дворик, вернее – пустой квадрат земли между двумя этими домами, который почему-то в девятнадцатом веке оказался незастроенным. С земли его не увидишь и не найдёшь: ни с улицы, ни со двора туда нет проходов – только какие-то подслеповатые оконца двух стоящих рядом зданий смотрят в него, да ещё с крыши его можно увидеть. Вот мы и увидели его, с крыши – романтика!...

…А вот Мишке, однокласснику моему, с которым мы в эти экспедиции регулярно отправлялись, романтика была чужда: ему бы всё адреналин гонять! И он, дурак, в шестом классе, вместе с Серёгой-двоечником, бомбочку сделал. И метнул её в колонну праздничной демонстрации, на Седьмое ноября. С крыши «Блинной», что на углу Сухэ-Батора и Свердлова. Их с Серёгой-двоечником там же милиция и поймала, бомбистов-террористов, народовольцев несчастных… Мишкин отец в те годы каким-то ни то инструктором, ни то секретарём работал в горкоме партии – ровно до того дня и работал, да…  А больше не работал: его сразу же куда-то перевели, с понижением, и с выговором по партийной линии. Я не знаю: задержись я в одиннадцатой школе ещё на год – и вполне может быть, что Мишка и меня бы вовлёк в эту аферу с бомбочкой, но к тому времени, когда она имела место быть, я уже год, как перешёл в другую школу. А там у меня нашлись другие друзья-приятели и появились другие интересы, кроме путешествий по крышам.

Восьмидесятые остались за поворотом Истории, и школа была уже позади, но оказалось, что жив он, жив мой Внутренний Карлсон – тот самый, что с детства тянул меня на эти скользкие кровли, соблазнял чердачными сокровищами и коварно нашёптывал на ухо про «новый, невиданный прежде ракурс». Была осень восемьдесят девятого, начало октября, и что-то там случилось с расписанием лекций в Университете… а может быть, ничего и не случилось с расписанием, может, мы просто прогуливали лекции – сколько нас тогда было?... человек десять, или двенадцать?... Одним словом, оказались мы в доброй старой «Ниве» - в единственной, пожалуй, на весь центр города кофейне, в которой варили настоящий кофе из зёрен.

И вот стоим мы за стойками «Нивы», и пьём горячий, ароматный кофе из маленьких беленьких чашечек с таинственными золотыми буквами «МТ» на боку (некоторые посетители «Нивы», к слову, эти чашечки из кофейни воровали – «на память») – стоим, и пьём кофе, эстеты юные. Иногда выбегаем на улицу, чтобы выкурить сигаретку, вернуться обратно, и заказать себе ещё чашечку. И кто-то рассказывает, как наша общая знакомая, девушка по прозвищу «Аврора», студентка Училища Искусств, недавно с крыши этого самого Училища сигала… Ну, не то, чтобы и в самом деле сигала – просто, эта хиппуша Аврора вылезла на крышу, встала на кирпичный парапет, раскинула руки в стороны, и стоит, орёт оттуда: «Почему люди – не птицы? Вот мне иногда кажется, что я – птица: когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь!... Вот так бы разбежалась, подняла руки, и полетела!... Попробовать нешто теперь?...» - ну, монолог Катерины из «Грозы» Островского на всю улицу Карла Маркса, в девичестве Большую, декламирует на радость прохожим. Перформанс уличный устроила…

Кто-то рассказывает эту историю, а мы стоим, и слушаем. И в красках представляем, как эта Аврора с крыши Училища художественной декламацией занимается, а потом летит… нет! – лучше не представлять, как она оттуда летит! – и разговор у нас естественным образом переходит на крыши. Вернее, на тему крыш.

Юлька Язовская сначала просто стояла, и слушала. А потом и говорит:

– А пойдёмте по крышам гулять?

И здесь все почему-то засмущались. И стали говорить, что просто так на крышу не попадёшь, и что все чердаки закрыты, а по пожарным лестницам влезать опасно… что увидят нас на пожарных лестницах, что милицию вызовут… ну их, одним словом, крыши эти – лучше ещё кофе попьём! А я говорю Юльке:

– Пойдём, покурим?

Мы выходим, закуриваем под мелким холодным октябрьским дождём «Магну» – самые студенческие сигареты – и, немного помолчав, я говорю Юльке:

– Полезли на крышу?

Она молча кивает. Мы заходим во двор «Нивы» через тёмный сводчатый тоннель, и, пройдя через двор, ныряем в один из подъездов. Здесь, в этом доме, ещё сохранились коммуналки, здесь коридорная система, но подъездов здесь два: парадный подъезд и чёрная лестница. Вот по чёрной-то лестнице мы и поднимаемся на чердак, а уже с чердака попадаем – нет, не на крышу, а на маленькую башенку, или беседку. Она, башенка эта, кстати, жива до сих пор, и её можно увидеть, если встать на углу Карла Маркса и Чехова, и посмотреть на тот, облицованный разноцветной плиткой дом, что стоит на другой стороне улицы, и на первом этаже которого сейчас расположен магазин “l’Etual”. Вот на эту башенку-беседку мы и попадаем…

…Вот на эту башенку-беседку мы и попадаем. И снова закуриваем нашу «Магну», и молча стоим, и смотрим, как в мокром асфальте отражаются жёлто-оранжевые фонари главного иркутского проспекта, как спешат с работы и по магазинам горожане, как штурмуют подошедший автобус жители Ново-Ленина, выбиравшиеся днём по своим делам в центр, а теперь толпящиеся на остановке «Пролетарская». Просто, стоим и смотрим. А сколько стоим так – не знаю. А потом замечаем, что мелкий октябрьский дождь превратился в мелкий октябрьский снег. И мы, так же молча, спускаемся с этой беседки-башенки, и молча возвращаемся в «Ниву», к нашим.

Нет, я не был влюблён в Юльку Язовскую – просто, она была моей однокурсницей, и очень хорошей девчонкой. И мне просто захотелось показать ей это Маленькое Чудо – осенний город, тёмный старый подъезд с высокими ступенями и кованными перилами, тёмный чердак, башенку эту…  Просто, захотелось показать, а почему – не знаю. И, когда мы уже подходили к крыльцу «Нивы», она осторожно пожала мою руку, посмотрела на меня – в её глазах был восторг! – и тихонько сказала:

– Только нашим не говори, где мы были, ладно?...

Уже в другой, послестуденческой и взрослой жизни Юлька работала на АИСТе, а я работал на ИГТРК, и наш поход на эту башенку был давно забыт. Только в конце девяностых, с оператором Игорёхой Ванчуговым мы несколько раз поднимались по этой же старой полутёмной лестнице на этот же самый чердак, и выходили на эту же башенку, и снимали здесь какие-то виды города для нашей передачи. А потом здесь же, в башенке, садились пить пиво, запаковав предварительно камеру, и сложив штатив. А потом и вовсе этот чердак закрыли – и этот, и другие старые иркутские чердаки. Ибо, нечего там шляться, романтику всякую разводить. Особенно, осенью: крыши мокрые, и очень скользкие, и на эту скользкую мокроту налипли жёлтые тополиные листья: поскользнешься – поедешь вниз по склону, и хорошо, если на самом краю задержит тебя хлипкое ограждение, или старый, проржавевший водоотводный желоб. Так что, нечего, нечего! И не фантазируй даже!...

(из книги «Юность Плохиша»)

Полезное: навигатор и советчик по турпоездкам

Навигатор по другим темам: Автомобили • Гаджеты • Секс • Зверье • Азартные игры • Прогресс • Что слушают известные иркутяне? • Приколы

Для дела — туризм как бизнес: на Байкале • Выездной туризм • Объявления (недорого на уйму сайтов)