Михаил Рожанский: музыка литературоцентричного человека

Сегодняшний выпуск «прослушки» примечателен тем, что его героем стал «человек без музыкальных слуха, памяти и образования» Именно так аттестует себя Михаил Рожанский - директор АНО "Центр независимых социальных исследований и образования" (ЦНСИО), известнейший иркутский историк, философ и социолог. А еще он называет себя литературоцентричной личностью – и это очень заметно по списку его любимых «хитов». (Фото Алины Дремайловой)

1.

Классическую музыку я совершенно не знаю, хотя, конечно же, у меня есть любимые классики. И на первом месте среди них, безусловно, безусловно, находится Иоганн Себастьян Бах – все остальные потом. Его музыка помогает мне и работать, и восстанавливаться после трудного дня. Я познакомился с творчеством этого великого композитора еще в студенчестве: во-первых, благодаря советскому радио, где частенько звучал Бах, а во-вторых, свою роль сыграл иркутский органный зал.

2.

Из тех, кого называют современными композиторами, мне ближе всего Шнитке и Щедрин. А моя литературоцентричность заставляет в первую очередь вспомнить о такой вещи Родиона Щедрина как «Поэтория. Концерт для поэта в сопровождении женского голоса, хора и оркестра», написанная на стихи Андрея Вознесенского. Когда мне было 20-30 лет, я чуть ли не ежедневно слушал это сильное и пронзительное произведение.

Эрудиции Михаила Рожанского - в том числе и музыкальной - можно лишь позавидовать. Фото Марины Свининой.

3.

Если говорить о любимом музыкальном направлении, то это джаз. Это какая-то очень моя музыка, которая была со мной с детства через Утесова, потом – через оркестры Гараняна и Лундстрема. Любил я слушать и родственную джазу блюзовую музыку. Но самая, пожалуй, любимая вещь – «Порги и Бесс» Гершвина, которую я слышал и в различных концертных исполнениях, и которую постоянно «крутил» на пластинке.

4.

Для меня очень много значила и значит до сих пор французская песня. Когда я прикоснулся к этому явлению, я еще не знал французского языка, но сразу же как-то интуитивно, наверное, оценил, как эти исполнители чувствуют слово. А прикоснулся я к этой музыке в 1969 году, когда на экраны страны вышел советский документальный фильм «Франция – песня». Там я увидел и Эдит Пиаф, и Мирей Матье, и Сальваторе Адамо, и Шарль Азнавур, и многих других. А с читателями «Иркутской торговой газеты» я хочу поделиться песней Адамо «Небоскребы».

5.

Среди наших, отечественных композиторов тоже хватает таких, которые замечательно чувствуют слово. И среди них – один из моих любимых, Микаэл Таривердиев, чья музыка звучит в «Семнадцати мгновениях весны», в «Иронии судьбы» и других наших «народных» фильмах. Его вещи частенько крутятся в моей голове, а если по телевизору передают его концерты – не выключаю и прибавляю звук. Очень люблю песню «Не исчезай», автором музыки в которой является Микаэл Таривердиев.

Для нашего сегодняшнего героя в песне первично слово. Фото Олега Лейбовича.

6.

В 1976 году вышел концептуальный альбом композитора Давида Тухманова «По волне́ мое́й па́мяти», сразу после своего появления ставший в СССР культовым. Прежде всего он «прогремел» на всю страну благодаря подбору стихов: от древнегреческой Сапфо, через творчество средневековых вагантов (тот самый шлягер «Предстоит учиться мне в университете») и до таких советских поэтов как Семен Кирсанов. Плюс игра с самыми различными ритмами и темами: от танцевальных до близких к классическим. Для меня же в этом альбоме наиболее близка песня «Жил-был я» в исполнении Александра Градского.

7.

Если меня спросят о моем любимом певце, я назову имя Елены Камбуровой, также великолепно чувствующей слово. Она «взлетела» в середине 70-х и очень быстро стала культовой для образованной молодежи. Прежде всего ее отличает драматизация песни при помощи сильнейшего голоса и сценического образа. Также в ее творчестве огромную роль играла работа со звуком при помощи специальной аппаратуры. Однако она вполне могла обойтись и без всякой техники. Помню, когда я жил в Москве, попал на один из ее концертов – если мне не изменяет память, дело было в 1980 году. Что-то случилось с электричеством, и, чтобы не срывать выступления, она в течение 40 или 50 минут работала одним лишь голосом – без всякого музыкального сопровождения. И это было потрясающе!

8.

Если мы говорим о тех, кто чувствует слово и работает с ним, нельзя не упомянуть и о бардах – только, конечно же, не о тех, которые «изгиб гитары желтой», «солнышко лесное» и прочих, чье творчество предназначено для хорового пения у костра. И в первую очередь нужно назвать имя Михаила Анчарова – первого отечественного барда, который и легализовал этот жанр в Советском Союзе в 50-х годах. Высоцкий, Галич, Окуджава – все они были позже, наученные Анчаровым тому, что стихи можно соединять с гитарой. Кстати, он был не только «поэтом с гитарой», но и писателем-прозаиком. А как барда страна его узнала, когда смотрела первый, кажется, советский телесериал «День за днем», снятый по его сценарию – в конце каждой серии звучала одна из его песен. Звучали его песни и в других фильмах, а я, помнится, слушал записи, на которых его брат (у нас с ним были общие друзья), напевал песни Михаила под гитару.

9.

Есть одна песня, которую я довольно часто напеваю про себя – «За летом листопад». Это песня про наш Иркутск на стихи Юрия Левитанского. А на музыку ее очень точно положил … я подозреваю, что это был Глеб Агафонов. Впервые я ее услышал на квартирнике у Алексея Брунова – известного барда, журналиста и радиоведущего. Хотя она была написана в 50-е годы, она и поныне очень достоверно передает иркутскую атмосферу.

10.

Принял творчество Владимира Высоцкого я далеко не сразу – ведь этот большой поэт написал довольно много «проходных» вещей. В этом отношении он мне напоминает Маяковского, у которого наряду с поистине гениальными строками встречается и множество ерунды. Так что, расходившиеся по стране на кассетах песни Высоцкого я долго не мог воспринимать серьезно - лишь в середине 70-х у него появилась по-настоящему глубокая лирика. Она пробила мою «броню» своей мощью и энергией и с тех пор довольно часто звучит у меня в голове. Но даже самые сильные его песни я до сих пор не могу воспринимать в чужом исполнении – когда они звучат в самодеятельности или на эстраде.

Иркутский историк, философ и социолог утверждает, что не имеет музыкальных слуха, памяти и образования. Фото Тима Рожанского.